среда 01 сентября 2010
Нежный возраст
год 2000
страна Россия
режиссер Сергей Соловьев
сценарий Дмитрий Соловьев, Сергей Соловьев
продюсер Никита Михалков, Леонид Верещагин
оператор Павел Лебешев
композитор Борис Гребенщиков, Энри Лолашвили
время 116 мин.
В главных ролях: Дмитрий Соловьев, Елена Камаева, Иван Берзин, Валентин Гафт, Сергей Гармаш, Борис Гребенщиков, Ирина Григорьева, Кирилл Лавров, Андрей Панин, Людмила Савельева
Выбор фильма Али Махмудов
Из книги «3500 кинорецензий»: После шестилетнего перерыва один из оригинальных российских режиссёров 70—80-х годов выступил под занавес 2000-го с лентой «Нежный возраст», созданной в сотрудничестве с сыном Дмитрием Соловьёвым в качестве соавтора сценария и исполнителя главной роли. С одной стороны, постановщик словно возвратился к собственной «маразматической трилогии» конца 80-х — начала 90-х годов («Асса», «Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» и «Дом под звёздным небом»), которая знаменовала криминально-эксцентрический, по своей сути, период распада советской империи. С другой же стороны, реализуя замысел своего сына Мити, названного так в честь героя-подростка Мити Лопухина из картины «Сто дней после детства» (1975), Соловьёв фактически воплотил на экране современную эпоху тех, кому исполнилось 25 лет в 2000 году. (…)
В «Нежном возрасте», к чести Сергея Соловьёва, возникает намного явственнее и острее, чем в параллельно снятой «Москве» более молодого Александра Зельдовича, тема виновности и ответственности поколения родителей, примерно пятидесятилетних, практически самоустранившихся от воспитания собственных детей, которые пошли в школу ещё при Брежневе, а закончили её уже после ликвидации СССР. И «потерянными», будто выпавшими из времени, растворившимися в небытии следовало бы считать отнюдь не двадцатипятилетних, кто худо-бедно, но быстрее может приспособиться к нынешней «идиотской эпохе», а вот тех самых «семидесятников», которые сполна хлебнули скепсиса, равнодушия и цинизма в период застоя.
В «Нежном возрасте» отец и мать главного героя, Ивана Громова, представителя «московской золотой молодёжи» начала 90-х годов, появляются только раз — словно заезжие иностранцы, привезя с собой из Парижа давно выросшую Лену. Она была чуть ли не «детсадовской любовью» мальчика Вани, соблазняла его стыдливо-доверчивой наготой маленькой балерины — теперь же прельщает выставляемым напоказ телом западной фотомодели, но замуж собирается за французского бизнесмена с давними российскими корнями. А расстроенный Иван, согласно романтической традиции отечественной литературы, отправляется искать смерть на Кавказе, ещё в первую чеченскую войну 1994—96 годов. (…)
Нельзя не отметить, что Сергею Соловьёву удалось затронуть тот больной нерв времени, который не даёт покоя, саднит, словно незаживающая рана. Дело тут не столько в теме Чечни, данной лишь пунктирно, знаково. Режиссёру важнее дальнейшее развитие мотива «жестокого детства», который присутствовал в картине «Чужая Белая и Рябой» (1986). Да и в предшествующей условной трилогии «Сто дней после детства» — «Спасатель» — «Наследница по прямой» пионерско-юношеская жизнь не была уж особо благостной, лишённой собственного драматизма, который всё-таки присущ «нежному возрасту» в любые времена. Ведь всегда случаются несчастные любовные истории, существует опасность совершить непоправимые поступки, имеется искус, начиная с какой-нибудь мелочи, изменить самому себе, предать свою душу, погубить ещё дремлющий талант или просто человеческий дар быть другом и «спасателем».
И особенно ценно в «Нежном возрасте» то, как способно меняться лицо Дмитрия Соловьёва (между прочим, его мать — Марианна Кушнирова, незабываемо сыгравшая в «Станционном смотрителе»), которого отец вовсе не собирался снимать в главной роли, но уступил под напором Никиты Михалкова в качестве генерального продюсера. Соловьёв-младший кажется сущим ребёнком, играя десятилетнего Ваню, которого должны принять в пионеры, и выглядит как уставший и разуверившийся тридцатилетний интеллигент во второй парижской сцене, когда он сообщает Лене, что теперь знает значение тютчевской стихотворной строчки «элизиум теней» — то есть «обитель блаженных». Иван Громов в этот момент уже точно похож на «современного князя Мышкина», добивающегося расположения «новой Настасьи Филипповны». Они оба — блаженные, кого так хочет избавить постановщик от неминуемого рока и подарить им «киношную свадьбу». Впрочем, он и раньше был склонен к литературной романтике, а здесь всё развёртывается вроде бы на реальном фоне, но в неком мифическом времени, которое можно определить так: «сто лет после детства».
